Долго искали тело маршала Неделина, но нашли лишь кусок погона, золотую звезду и часы со звоном, показывающие без четверти семь.
На пусковом столе, как на постаменте, возвышалась белоснежная ракета. Тонкий гигантский карандаш своим слегка притупленным концом целился в сумрачное небо Тюратама. Вокруг расстилалась бескрайняя пустыня: унылые пески с растущим на них низкорослым карагачем, ползучими кустами верблюжьей колючки и «воздушными шарами» перекати-поле.
Лишь с одной стороны можно было заметить строения: подземный бункер – главный центр управления ракетой и одноэтажный служебный корпус. Все это окружало ограждение из колючей проволоки.
Шел октябрь 1960. Недалеко от бункера разговаривали двое – высокий подтянутый военный и маленький, почти незаметный человек в штатском. Было видно, что знают они друг друга давно.
– Красавица, просто красавица! Красива и совершенна! – голос военного звучал громко.
– Красота-то ей и не нужна, Митрофан Иванович. Главное, чтобы взлетела и долетела.
– А что, есть сомнения?
– Изделие на столе. Уверен, 23 октября пуск состоится. Ребята здесь месяц работали, многие детали и узлы поменяли. Дефекты устранены, товарищ маршал.
– Ты, Янгель, не сердись. Я о ситуации каждый день в Москву докладываю. Там торопят. Обстановка международная сложная. Сам знаешь, ракета твоя – межконтинентальная. Надо ее на поток ставить…
Голоса тонули в вечернем сумраке. Тьма сгущалась. Холодный ветер нес колючий снег, смешанный с песком пустыни, рассыпая на бетоне холодное крошево.
Две фигуры разошлись. Янгель медленно шел в сторону стартового комплекса. Мысли в голове путались, были они какими-то отрывочными и спонтанными. Приходило на ум, что вот маршала Митрофана Ивановича Неделина на полигоне все любят и уважают, а его, Янгеля воспринимают в лучшем случае настороженно, особенно руководство. Здесь, на полигоне Тюратам всем заправляли военные и все знали о его соперничестве с Королевым.
***
…Сергей Павлович Королев и Михаил Кузьмич Янгель когда-то работали вместе. Но разница в характерах давала о себе знать. Их развели. Михаил Кузьмича назначили главным конструктором Днепропетровского ОКБ-586. Теперь, то, что по каким-либо причинам отказывался делать Королев, делал Янгель. Так случилось и с этой ракетой, плохо то, что на полигоне об этом знают…
Михаил Кузьмич остановился. Ветер хлестал его по лицу, а мысли неслись дальше. «Ракета на кислоте – моя лучшая идея… Королев говорил, это невозможно, даже письмо в ЦК писал. Его ракете требуются сутки для старта, моей – 20 минут. Время подлета американских ракет тоже 20 минут. Да, Неделин прав, Р-16 надо запускать в серию».
Вблизи Янгель вновь почувствовал всю силу и мощь огромной 160-тонной ракеты. «Да, действительно, хороша. Но лучше бы стартовать в марте, как было намечено. Не сейчас». На площадке возле ракеты стояли испытатели. Его заместитель Лев Берлин, увидев Янгеля, отрапортовал в привычной для себя манере:
– Все в порядке, ракета установлена. Будем проверять дальше, но пока угрожающих симптомов нет.
Он улыбался. Янгель неожиданно для себя спросил:
– Ты зачем приехал? Я для кого путевку в санаторий выбивал? Что, без тебя бы не справились? Пойми, ты мне живой нужен!
– Я пока, Михаил Кузьмич, умирать не собираюсь. А в санатории я был…там прекрасно, но… как сказать, несколько однообразно. Возвращаюсь в родное КБ. А там никого… все на полигоне. Я сразу понял: нашу красотку запускают. Разве я мог такое пропустить?
– Вчера у тебя юбилей был? Поздравляю!
– Сорок лет, говорят, не отмечают, примета плохая. Вот удачный старт будет, тогда и попируем.
Именно с этого ничего не значащего разговора в душе Михаила Янгеля, главного конструктора ракеты Р-16 и технического руководителя испытаний, поселилась тревога. Что это было? Неосознанное предчувствие беды, или ощущение той страшной силы, которая зовется судьбой? Часы начали свой отсчет.
23 октября 1960 года, за 7 часов до старта, как и положено по инструкции, ракету заправили. Сразу обнаружилась течь – 140 капель в минуту. В 18. 30 за полчаса до старта сработали пиропатроны отсечных клапанов газогенератора. Топливо пошло в двигатели, хотя этого не должно было быть. Пуск отложили на час, потом на сутки. Поздно вечером состоялось экстренное заседание Госкомиссии. Небольшой зал заполнился «под завязку». Люди переговаривались, обсуждали последние события. В воздухе чувствовалась тревога. Она передавалась от одного к другому, заражая каждого нервозностью и каким-то упрямым задором.
– Топливо надо слить, и отвести ракету обратно на завод, – зло начал начальник полигона Герчик – Это безобразие, столько неполадок, совершенно «сырое» изделие.
Янгеля будто взорвало:
– Я, как технический руководитель, заявляю – с ракетой можно работать. Конечно, был дефицит времени, спешка. Но если слить топливо… Ракету второй раз использовать нельзя. Сделать новую можно месяцев за 11. Выбор один – либо запуск, либо остановка испытаний.
Зал забурлил, отовсюду слышалось: «Пусть пропадет! Это все равно, что на бочке с порохом работать!» и «Нет, нельзя, столько было сделано!».
Маршал Неделин поднялся, пристально посмотрел на Янгеля, потом, обращаясь к залу, произнес:
– Ракета нужна стране. Идет война… Боевых действий нет, но это все равно война, война умов и технологий… Ракету надо запускать, любой ценой. Прекратить испытания – значит бежать с поля боя. Вы что, трусы?!
Все молчали. Его сильный голос глухо разносился в тишине полутемного зала.
Было принято беспрецедентное решение. Продолжить работы и проверки на заправленной ракете, устранить неисправности и запустить ее 24 октября в 19. 00. Это нарушало все существующие инструкции по технике безопасности.
… На полигоне люди привыкли работать на износ. Сторонний наблюдатель с самого раннего утра мог бы заметить, как черные точки перемещались по белой ракете.
Заменили пиропатроны. Шаг за шагом испытатели исследовали всю систему управления. Проверки идут параллельно. А это значит, что на ракете работает примерно 200 человек.
Час до назначенного пуска. Полчаса. На стартовой площадке должен находиться только боевой расчет, но проверки не закончены. Царит лихорадочное оживление. Успеть, только успеть… Да, эти люди действовали вопреки всем инструкциям и иногда даже вопреки здравому смыслу, но они были первыми. Свое дело они ставили выше собственного благополучия, а некоторые даже и выше жизни.
Маршал Неделин сидел, положив нога на ногу, у самого края стартовой площадки. Час назад ему принесли стул. Смеркалось, он уже с трудом мог различить возбужденные лица работающих, но он не покидал своего поста. Так было всегда… и на другом полигоне в Капустином Яру, и на войне.
Приближался момент пуска. Янгель явно нервничал, какая-то неведомая сила влекла его прочь, подальше от ракеты. Дико хотелось курить. «Хотя бы одну сигарету, одну. Мигом туда и обратно».
В курилке у бункера было тепло. Несколько человек стояли, перебрасываясь короткими фразами. Среди них Михаил Кузьмич сразу узнал начальника сектора Владимира Кукушкина. Волна возмущения поднялась откуда-то снизу и ударила в лицо:
– Твое место там! – Он указал на стартовый стол – Твои ребята все на ракете, а ты здесь!
Кукушкин поспешно затушил сигарету и пошел к старту. Янгель смотрел на удаляющуюся фигуру, кровь стучала в висках. Первый раз в жизни его мучили сомнения, правильно ли он поступил?
Владимир поднялся на стартовую площадку. Испытатели при свете ручных фонарей рассматривали электрическую схему и что-то активно обсуждали.
Чуть в стороне он видел сидящего маршала, в вечернем сумраке блестели золотые звезды на его погонах. До старта оставалось не более 15 минут, и тут Владимир услышал все нарастающий рокот. Сомнений не было – заработал маршевый двигатель. «Пуск? Но ведь еще рано, не может быть!» – вихрем пронеслось в голове.
… Дальше был взрыв. Огромная огненная волна неслась от стартового стола, уничтожая все на своем пути. Ракета, словно спичка, переломилась пополам, разбрызгивая вокруг 130 тонн смертельно ядовитого и моментально воспламенившегося топлива. Начали рваться шаровые баллоны со сжатым воздухом, пороховые ракетные двигатели второй ступени.
Струя горячего воздуха швырнула Владимира в проход и протащила вдоль аппарели. Собрав оставшиеся силы, он поднялся. Его кожаный шлем, казалось, приварился к голове, горела куртка. В этом огненном море трудно было понять, что происходит. Владимир бежал, а в голове стучало лишь одно: «В бункер, скорее в бункер». Единственное, что врезалось в память – совершенно безумное, страшное лицо Михаила Янгеля.
… Михаил Кузьмич стоял и смотрел на гибель своего детища. В руке дымилась недокуренная сигарета. Он прижал кулаки к голове. В душе смешалось все – злость, недоумение, безумное страдание и тоска. Одна мысль жгла изнутри – его ракета взорвалась на старте и он, Янгель, виновен в гибели десятков, если не сотен человек. В диком отчаянии он рванулся вперед.
– Маршала, маршала спасайте! – его крик тонул в стоне бушующего пламени.
Несколько рук схватили главного конструктора. Мысли хороводом кружились в его голове, что надо было послушать Королева, что маршал Неделин, вероятно погиб и что Лев Берлин никогда не отметит своего юбилея. Янгелю хотелось плакать, но слез не было.
В отчаянии он произнес:
– Будем тушить пожар.
Стоявшие возле переглянулись. Тушить такое, все равно, что вычерпывать море детским ведерочком для песка.
По горящему бетону со всех сторон бежали люди. Кто – к бункеру, кто непонятно куда. Многие добегали до ограждения из колючей проволоки и повисали на нем, словно пытались разорвать своим телом. У всех были голые спины. От жара и пламени сгорели тяжелые меховые куртки. Некоторые прыгали с пускового стола вниз, но пролететь 15 метров, и приземлиться на бетон живыми было невозможно.
…
Спасательная операция началась лишь через 3 часа, когда пламя стало стихать. Раненых доставляли в медпункт, здоровых – в гостиницу. Не было бинтов, марли, простейших медикаментов. Но помощь уже шла, из Москвы, Ленинграда, Ростова-на-Дону летели самолеты с передвижными госпиталями.
…
Владимир Кукушкин лежал на кровати, уткнувшись головой в подушку. Кружилась голова, казалось, что все вокруг куда-то летит. Пол, стены раскачивалось в разные стороны. Он все время слышал чей-то монотонный голос. Он вслушался.
– Мы сами запустили эту ракету…сами…сами… мы сымитировали ее запуск, но она не могла взлететь. Процессы пошли, она взорвалась, взорвалась, взорвалась.
Голос затихал, он походил на тиканье огромных часов. Комната плыла перед глазами, думать не хотелось, спать, только спать. Владимир закрыл глаза.
…
До поздней ночи выяснялись имена выживших и составлялись списки погибших. Недосчитались многих, в том числе, и маршала Митрофана Ивановича Неделина.
Глубокой ночью по прямому проводу Янгель докладывал о произошедшем в Москву. Сразу после катастрофы он послал шифрограмму, теперь рассказывал детали. В трубке молчали, потом резкий надтреснутый голос произнес:
– У меня только один вопрос. Почему жив ты?
Послышались короткие гудки. Михаил Кузьмич вдруг понял, что это конец. Ноги подкосились, он тяжело опустился в кресло. Было трудно дышать, он ртом глотал холодный ночной воздух. Почему-то вспомнилось, что все его предки жили на Украине, потом в памяти всплыл маленький дом в глухой сибирской деревне, где он родился, дальше чередой пронеслись годы работы на текстильной фабрике в Москве и учеба в МАИ, все до самого последнего – до момента взрыва. Сердце гулко стучало почти у горла, оно словно пыталось выскочить наружу.
…
Утреннее солнце взошло над пустыней Тюратама. Выгоревшая площадка чернела на фоне почти белых песков. Ракеты не было. О ней напоминало блестящее пятно, будто капля металла сорвалась с гигантского паяльника. Долго искали тело маршала Неделина, но нашли лишь кусок погона, золотую звезду и часы со звоном, показывающие без четверти семь. Это все, что осталось от главкома Ракетных войск стратегического назначения.
С первого дня аварии существовала лишь одна цель – все скрыть. Это был приказ. Погибших военнослужащих хоронили возле полигона в братской могиле. Их семьи получили похоронки, как на войне. Тела гражданских доставляли на родину спецрейсами. Официально было объявлено, что маршал Неделин погиб в авиакатастрофе. Его похороны прошли в Москве пышно, как и полагалось, в присутствии высокопоставленных лиц партии и правительства. Авария унесла жизни 78 человек.
…
Через три дня после взрыва в кабинете С. П. Королева раздался телефонный звонок. Вкрадчивый голос почти ласково произнес:
– Ну, и что же нам теперь делать с Янгелем?
Королев несколько секунд думал, потом твердо произнес:
– Это могло случиться и со мной, и с любым главным конструктором. Янгель не виноват.
…Сергей Павлович, как всегда, был прав. Ровно через три года, 24 октября во время проведения испытаний его ракеты Р-9А произошел пожар. 8 человек погибли на месте. Быть может, 24 октября просто несчастливый день?..
…
В Днепропетровске октябрь – месяц теплый. Владимир Иванович Кукушкин неспешно шел по вечернему парку. Судьба была благосклонна к нему. Он – член Академии инженерных наук Украины, кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, лауреат Ленинской премии, профессор, человек заслуженный и всеми уважаемый.
Но 24 октября для него всегда начинается одинаково. Сначала Запорожское кладбище, где лежат его друзья, те, что навечно остались в 1960-м. Потом профессор долго гуляет. Память возвращает его назад, перед глазами встает белая ракета, маршал, сидящий возле нее, море огня. Да, Байконур был самой удивительной частью его жизни. Этот кусок пустыни как магнит, притягивал к себе все лучшее, что было в стране. Испытатели жили от запуска к запуску. Но нет больше единой страны, и не нужна стала их работа. «Сейчас другое время, совсем другое».
Он огляделся. Жизнь шла, как и тридцать – пятьдесят лет назад. У края серебряной глади пруда маленькая девочка кормит уток. В воздухе кружит осенний лист. На кусте черная птица жадно склевывает красные ягоды. После той катастрофы Владимир Иванович понял, что кроме воли людей есть еще чья-то. Один, бросив все, спешит навстречу смерти, другой отлучился на несколько минут и спасся. Он сам каким-то чудом вышел живым из ада. Почему? Он не знает ответа, но во всем этом есть какой-то таинственный и непонятный ему смысл.
Владимир Иванович спускается вниз, к бурлящему жизнью городу. Черная птица роняет ягоды, в последних лучах заходящего солнца на желтеющей траве они горят как маленькие капельки крови.
