Когда старшакам до приказа остаётся пятьдесят дней, для них этот день не является весёлым. Сразу после ужина дембеля становятся бобрами, а бобры – дембелями… Всего-то на какие-то двадцать четыре часа. Всего-то?.. Вы и представить себе не можете что это за 24 часа… У бобров есть ровно сутки, чтоб отыграться на «старшаках», другой такой возможности не будет…
В этот день я боялся, очень… Я не е@бал бобров за утренний порядок в кубриках, не выстраивал их на взлётке и не пробивал каждому фанеру, как я это делал изо дня в день. Даже на зарядке я никого не качал, хотя обычно оно не так было, самые жестокие зарядки проводились всегда со мной, где я заставлял бобров делать до изнеможения физические упражнения, а чтоб не проё@бывались, отрывал от деревца прутик и хлестал по жо@пе тех, кто х@уй забивал…
Разговаривал я за день до этого с одним своим корешем, он вообще ни разу никого не бил… Спрашиваю, не спрашивал ли он насчёт того, что про полтинник говорят молодые… А он и отвечает, что спрашивал у одного.
— Короче, — говорит, — Сказал мне Егин так:
— Да ты что, ты ж никого не трогал, достанется тем, кто дро@чил нас…
Пиз@дец мне настал. Ужин через десять минут. Весь первый период злобно покашивается на меня.
— Ху@ле уставились, въе@бать? — рявкнул я, пользуясь своими последними минутами руководства.
Они отвернулись, а про себя, скорее всего, подумали, мол, ничего, пид@рила, сейчас пройдут эти десять минут, сходим мы на ужин и ты оху@еешь. Ужин прошёл.
— Все наверх поднимаемся! — кричат нам бобры.
Мы бегом бежим. Я уже слышу свою фамилию и мою любимую фразу, которую за день я произносил довольно таки часто:
— Заряжай лося! Я приставляю две руки ко лбу и говорю с улыбкой:
— Давай!
После того как пробил один, пробить захотелось другому, третьему, десятому, потом так вообще всё по второму кругу пошло. Ударчики у этих дрищеков слабенькие, с моим фирменным не сравнятся, но один хрен их слишком много было.
— Теперь печенюшку.
Печенюшка, это когда бляхой от ремня хуярят по ладони.
— Ху@ярь! — с улыбкой говорил я.
После двадцатой печенюшки руки превратились в боксёрские перчатки.
— Свободен… — говорит бобёр и тут же подзывает к себе другую жертву…
Скорее бы отбой.
— Рота. Отбой! — кричит дневальный.
Наконец-то, хорошо ещё, что завтра зарядки не будет. Мои тормоза были отбиты пиз@дец как… Бобры разделились на пары и каждая пара с двух сторон, с колена одновременно ху@ярила мне по тормозам…
Ноги напрягать было больно, но я терпел. Думаю ещё, что отбой, что сейчас спать буду, и хотя бы ночью меня трогать не будут, но не тут-то было.
— Ру-у-у-м-я-н-ц-е-в!
Я подрываюсь и бегу в кубрик, в который меня звали:
— Товарищ дембель, рядовой Румянцев по вашему приказу прибыл! — кривляюсь я.
— Ты давай-ка упор лёжа и въе@би триста! — говорит один.
Я падаю и начинаю отжиматься, сверху считают. Я знал, почему триста, просто на зарядке я всегда заставлял их по столько раз отжиматься…
Было дело, один сказал: «Ты сам-то столько отожмёшься?»… Я, не долго думая, подошёл к нему по ближе и как пиз@данул ногой по е@блищу со всей дури, что он аж ох@уел, наверное, припомнил.
Сотка уже есть, осталось ещё две сотни отжаться, но дело как-то с трудом уже идёт, не то кислороду не хватает, не то с непривычки… время идёт… двести пятьдесят пять уже…
— Стой! Теперь бери табуретку, над собой… Приседай под счёт…
Приседания для меня х@уйня, я б сказал, что ноги даже не чувствуют веса, а всё тренировки в столовой с одним сержантом, когда он дежурным заступал, а я за косяки качался. Спасибо ему большое. Бобры поняли, что мне на это пох@уй…
— Садись. Правую ногу вперёд… упражнение морпеха, поехали… раз… два… Вдруг крик из другого кубрика: «Дайте его нам!»
— Ок, только недолго!
Мне это не очень понравилось. Я полночи бегал из кубрика в кубрик и меня качали, качали и качали, но я не сдавался, знал, что нельзя показывать бобрам слабость… И никого из офицеров не было. Как назло. Ротный всё знал про полтинник. Он перед уходом домой сказал: «Качайте их, е@бошьте, короче — зад@рочите по полной». И ушёл. Ган@дон!
Рота. Подъём! — кричит дневальный.
Я спал?.. Них@уя себе!.. Я в натуре проснулся на своей шконке. Не помню даже как лёг, в момент, когда я прокачивался, я как-то глянул на часы, а на них уже было полчетвёртого…
Пох@уй, время идёт и ладно, жизнь бобра тяжёлая, его мелочи жизни е@бать не должны. Я хватаю отбивы, натягиваю кровати, отбиваю, ровняю полосу, всё получается ох@уенно… Но всё бы хорошо, если б первый период не стал подходить к нашему и говорить: «Иди подшей мой китель»….
И в итоге я остался один. Я успел навести порядок только в двух кубриках, на остальные два времени увы, не хватило.
— Не успел, Юра? Пиз@ды получаешь за всех! — сказал один из бобров, ненавидящий меня.
— Значит, вас было десять человек, то есть десять ударов по жо@пе отбивой…
Вообще пох@уй, правда жо@па болит, садиться на неё уже нет никакого удовольствия… Обычно стоит очередь, и я всем пробиваю лосей, а тут я стоял с двумя прижатыми ко лбу кистями, а эта самая очередь пробивала этих самых лосиков.
В течение всего дня я опиз@дюлялся просто так, опиз@дюлялись все, но я особенно, с особой жестокостью. Сначала мне говорят: «Присядь сто раз!»… А затем с двух сторон я получаю по тормозам них@уёво, ходить уже тяжело, но более-менее терпимо.
От завтрака до обеда я ох@уевал, но что есть мочи не показывал, что мне больно, всё улыбался. После обеда бобры стали успокаиваться, потому что знали, что ужин скоро, а это означает, что они снова станут бобрами.
— Юра! — кричит один.
Я уже собираюсь приставлять руки ко лбу, но тут он мне говорит:
— Да всё, не буду… Ты ж в роте шаришь… найди мне натиру пиз@датую, чтоб бляху натирать….
— Бля!.. Вообще с хуйнёй!.. Где её искать, есть, конечно, кладовая.
Я взял у дневального штык-нож, вскрыл каптёрку и начал рыться в вещах. Смотрю — ткань пиз@датая, беру ножницы, отрезаю и отношу товарищу ё@банному дембелю кусок материала.
— А она точно пиз@датая? — спрашивает он.
— Да точно, — отвечаю я.
К ужину время подходило медленно, мне один из бобров умудрился пробить канцелярского лося. Уе@бал каким-то старым телефоном так, что он сломался, я ох@уел, но сделал вид, что мне пох@уй.
— Ничего, Юра, осталось всего два часа, — сказал мне один такой же бобёр, как я.
Всё было тихо и тут вдруг, когда до ужина осталось двадцать минут, всем захотелось пробить мне лося и вдарить со всей дури по тормозам, но ничего не поделаешь, традиция… Так я отпизженный и пошёл на ужин…
После ужина было ох@уенно, уже можно было ослабить ремни… После ужина я завёл первый период в ленинскую комнату для беседы.
— Неужели вы меня так ненавидите?..
Они молчат…
— Пижжу я вас, да? Ну, назовите мне хоть один раз, когда я за просто так вам нах@уярил?
— Юр, ну традиция, всё такое, — сказал один из бобров.
— Ладно, надеюсь всё это не со зла, а чисто для поддержания традиции, — сказал я и вышел.
А тот кусок материи, оказывается, я отрезал от зимней парадки нашего старшины… Ох и злится он сейчас, наверное…
