Бухвенальский Кирилл Олегович сидел во втором ряду пустого театрального зала и набыченными глазами смотрел на сцену. Там, постоянно вытирая сопли об полы пиджака, стоял, с позволения сказать, автор и, пытаясь изменить тембр голоса, по ходу излагаемого, читал наизусть свою пьесу.
Пьеса была про любовь.
Пьеса была уже в афишах и на нее были проданы все билеты. И Бухвенальский Кирилл Олегович был должен за две ночи и полтора дня поставить ее полностью. От начала и до эндшпиля. Вот так.
Предстояло выслушать автора и познакомиться с текстом действа, предстояло подобрать актеров, НОВЫХ БЛЯ АКТЕРОВ, вложить в них собственное виденье, и в завершение нужно было сделать эту премьеру, катнуть ее на рельсы, а потом еще просунуть ее на «Золотую Маску».
Всем этим геморроем, Бухвенальский был обязан экс. главному режиссеру этого е@бучего «храма Мельпомены»- Марку Кестельбоиму. Кестельбоим охмурил местного губернатора, вытащил ху@еву тучу денег на постановку перфоманса, распиарил всю эту пое@бень (даже из Москвы приезжал журналист околотеатральный из Комсомольской Правды)., выманил Бухвенальского из уютного Питера, поил неделю, уговорил (Буха, ну типа ради имени… такой ты бля Киря, знаменитый……. ну йопта тыж из говна снова в небеса вылезеш) Кирилла Олеговича подписаться за всю эту байду и яйца свои поставить на то, что постановка войдет в анналы и вообще будут знать в мире все сцуки, где таланты живут.
Причем последнее было оформлено документально.
Сам же Кестельбоим собрал свою труппу, ВСЮ, и съехал в неизвестном направлении. Вместе с остатками гранта на постановку убыл мерзавец. Теперь похмельному Бухвенальскому предстояло послушать пьесу (читать он сейчас не мог), срепетировать и сыграть ее актерами.
Заставить их хорошо сыграть и чтобы они зарплаты не просили. Короче — полный пиз@дец! «Кестельбоим…. ган@дон пархатый…. кишки выпущу»- думал Бухвенальский — «найду тебя везде…. И в Хайфе и в Каменец-Подольске…. вые@бу лампочкой в жо@пу, сцука…. затем Симу твою буду по щекам ху@ем водить… и право и влево….. а ху@й встанет! Ух, бля как встанет! А Симка, должно быть, сразу зайорзает связанная, глазки заблестят… Она е@бацца любит….»- Кирилл Олегович вдруг почувствовал шевеление в штанах и далее уже грезил не отвлекаясь -«… сначала в рот ей так дам и отниму стразу, чтобы значит застонала бля… а потом….. а потом раком загну…. ухвачу бля за бедры пальцами и отъе@башу минуты на три… и в рот… уу….»
— «Кирилл Олегович»- вдруг услышал Бухвенальский обращение к нему автора — «Я закончил». «Йобанный ты ублю@док, закончил он…. а вот не успел»- зло подумал раскрасневшийся Бухвенальский
— «Вы, Константин Аристотельевич (ну и имечко), повторите мне финал последней сцены. Прочувствовать, знаете, мысль основную хочется. Поймать хук!»
— «Ну конечно! Талантливый режиссер видит невидимое»- захихикал автор.
— «Вот, пожалуйста: Вера: знаешь, Михаил…. Лишь по прошествии 20 лет нашей невинной дружбы, я поняла, что если бы не было Василия, я бы была сейчас с тобой» Михаил: Вера, ты все эти года дарила мне счастье лишь тем, что я мог видеть тебя! И я радовался вашей счастливой жизни с Василием! Я благодарен тебе, Вера, за признание!!! Занавес!!!!»
Бухвенальский посидел с минуту, затем энергично откупорил бутылку пива, сделал несколько глотков и холодным строгим голосом произнес: «Пьеса, ничего. Вроде бы. Однако…. — вы совершенно не раскрыли тему е@бли, Константин Аристотельевич! Это никуда не годится».
Автор издал звук «ква» и вытаращился на Бухвенальского, как на ожившего Гоголя — «…. пррростите, тему чего?» «Ебли! Чего же еще! В вашей пьесе «про любовь» изображаются не мужчина и женщина, а плакат рабочего и плакат работницы. Они у вас неживые!!!! А мы, уж слава Большому Театру, живем в свободные времена, и у нас даже дети знают, что люди е@буцца. Согласны? «- автор не нашел чего возразить.
«Вопчем так»- продолжал Бухвенальский -«завтра я хочу репетировать это вот что у вас в руках (в руках автор мял подшитые листки сценария), но только чтобы все герои по сценарию были моложе лет на двадцать, что бы легенда пьесы была год, а не двадцать лет, и чтобы в каждой сцене присуцтвовало три, слышали? ТРИ!!! акта е@бли. Понятно? К перу, друг мой!».
Автор постоял минуту, затем обрел дар речи и замычал что-то о морали и о патриархальных нравах у них в глубинке, мол это будет непонято вовсе и губернатор возмутится и общественность…. и билеты месный Дом Пионеров среди отличников из трех школ распространил и.. вообще как можно, да и актрисы новые и актеры (их собирали среди несемейных представителей трудовых коллективов) могут на это непойтить!
«Ну насчет актеров я бы поспорил» — сказал Бухвенальский — «и вам бы они вообще рожу набили, коль узнали бы что вы тут за них решаете. А актрис я буду уговаривать лично и по одной. Посему идите, любезный, работайте и пригласите по пути ко мне, на вводную так сказать, такую, знаете, блондинку, что там стояла у окошка. Думаю, взять ее на главную роль.»
Тут с автором случилась разительная перемена: он вдруг стал потный и красный ликом, и при этом весьма противный. «А позволите ли мне, как автору»- запинаясь, заблеял Константин Аристотельевич — «сыграть в пьесе Ипполита Ивановича… ну знаете, мне сей типаж самому близок очень,… можно сказать, с себя писал. А на роль Клавдии, секретарши, пожалуйста, подберите мне актрису в теле и с третьим номером груди. Мне так весьма быстрее пегас покажется. И вообще, знаити ли, всегда мечтал в своей постановке участие принять…..».
«Валяйте»- разрешил Бухвенальский — «и поскорее мне уже присылайте актрису. Времени у нас нет на лишние разговоры».
Когда после финальной групповухи на сцене перед оцепеневшей публикой был дан занавес, в зале повисла мертвая тишина. То есть не совсем тишина — не было аплодисментов и не было криков Браво», «Бис» или «Ху@йня».
По всему зрительному залу было слышно сопение и здавленные вздохи. Еще было слышно ритмичное поскрипывание нескольких кресел, ну и отчего то многие зрительницы не находились на своих местах, а склонили головы на колени своих спутников.
Спутники сидели довольные и пристыженные и никто не вставал со своих мест. На галерке иногда повизгивали старшеклассницы. В воздухе стоял тяжелый запах пиз@дятины, резины и химической клубники.
Константин Аристотельевич, совершенно голый с привязанной к ху@ю ложкой выглянул украдкой из-за кулис в зал и побежал вглубь сцены к режиссеру, который деловито раскладывал на реквизитном рояле недое@банную за перфоманс исполнительницу роли Клавдии секретарши.
«Кирилл Олегович,» — обратился автор к режиссеру — «может выйдем всем составом к публике?»
«Вы что, Константин Аристотельевич, хотите чтобы нас ган@донами закидали? Зрители сейчас серьезно заняты. Это нам, актерам, е@бацца прилюдно нормально. А публика — она не любит, когда к ней не вовремя за почестями идут».
Вдруг, в зале, ряду так в десятом, послышался протяжный женский вскрик-всхлип-всплач, а за ним и второй и третий, в голос заголосили старшеклассницы на галерке и затем хором стали орать с экстазе мужчины и старшеклассники.
«Вот наши аплодисменты, Константин Аристотельевич» — пафосно сказал Бухвенальский, вводя ху@й в Клавдию секретаршу сзади — «Вот теперь очевидно, что тема е@бли в пьесе была полностью раскрыта! И зрителю она необычайно близка, потому что это ГЛАВНАЯ ТЕМА в драматическом искусстве!»
