В канун Нового Года Женя Лукашин шёл домой уставший и злой. Настроения новогоднего не было ваще в пиз@ду.
Во-первых, он как и в прошлом году, отху@ярил ночную смену и после неё еще не спал, а во-вторых, впервые за много лет, Женя не пошёл с друзьями в баню.
В принципе после традиционной бани 31-го декабря прошлого года, друзей у Жени и не стало.
Опять нахлынули воспоминания. Вот он, жалкий, помятый, только что из аэропорта пробирается домой, зажав в руке букет пластмассовых гвоздик и перебирает в уме самые ходовые отмазки.
Вот открывается дверь в новенькую квартиру своим как оказалось универсальным междугородным ключом. Проходит в комнату и видит, как его Галечку, его маленькую сисястую Галечку, прут с трех сторон Женины бывшие друзья – Саша, Миша и Павлик.
И даже Павлик бля@ть, тот самый, вместо которого Женя так неудачно слетал в Ленинград!
Видно было, что Галечка волнуется, стоит, раскорячившись без движенья, как телка на бойне, а Сашка успокаивает её миролюбиво так, козел: «Не бойся ты, мы его в Ленинград совсем без денег отправили, он теперь оттуда ху@й выберется до первого мая».
А мама на кухне жарит этим уродам блинчики! Су@ка.
Да, в те роковые минуты, стоя на пороге своей комнаты, Женя сразу доху@я чего потерял – невесту и друзей, веру в людей и невинность правой руки.
От воспоминаний настроение стало ещё хуже.
Он поднялся на лифте, открыл дверь (замок все тот же, надо его поменять, что ли наху@й) и вошел в квартиру.
— «Мама, я бл@я дома» — привычно крикнул Женя в глубину своих шестнадцатиметровых хором, но ответом ему стало лишь влажное хлюпанье под ногами.
Не надо было иметь медицинского образования, чтобы понять, что у порога его встречала лужа ароматной блевотины.
Заподозрив неладное (мама всегда блюет в раковину) Женя, не раздеваясь, рванул на кухню.
За столом сидели двое – мужчина и женщина.
Распухшее и покрасневшее как после недельного запоя е@бало женщины, вызывало какие-то смутные воспоминания.
Мамы за столом не было, да и в квартире тоже не оказалось. Мужчина, сидевший до этого спиной к входу, развернулся и внимательно посмотрел на хозяина.
— Ну, надо же, не нае@бал. — Ипполит?
— Женя был в аху@е.
За его столом сидел тот самый питерский ган@дон, который испортил в прошлом году всю романтику неожиданной новогодней ебли.
Так, а это рядом с ним…. Да ну наху@й! — Надя? Ниху@яссе. Какими судьбами?
— Понимаешь, какая ху@йня, после тебя я у этой су@ки еще человек шесть всяких пидарасов ловил. 23-его февраля одного, на Пасху двоих, девятого мая, седьмого ноября. То из Воронежа, то из Свердловска. Из Хабаровска даже один был — неделю на поезде ехал. И у всех прикинь и номер дома такой же, и ключ подошел. Ну, вот я и решил всех проверить ответным визитом, так сказать, да и Надьку заодно. Жениться на ней думаю, не хочу, чтоб бля@дью оказалась. С тебя первого начал, а ты молодчик оказался, не спиз@дил. Выпить хош?
— А где моя мама?
— Да ху@й ее знает. Сидела тут с нами, выпили чуть. Ну и понесло её, типа она Мэри Поппинс и нии@бет, все мозги задурила. Песню про тридцать три коровы раз десять спела. Потом сказала, что сейчас нам докажет и съе@балась куда-то.
— «Мамочка» — Женя пулей выскочил на балкон.
Далеко внизу черным пятном на белом снегу выделялась несбывшаяся мамина мечта. Точнее сама мама, одетая в чёрное пальто и шляпу-котелок, сжимающая в окоченевшей руке порванный зонтик с цветочками.
Долеталась, су@ка старая.
— «Сейчас конечно не девяностые, Советский Союз и все такое, но все-таки двушка в центре Москвы мне ниху@ево нахаляву обломилась» — подумал Женя и сплюнул вниз.
Настроение стало гораздо лучше, захотелось выпить и пое@баться. Он вернулся на кухню. Надя, поддерживая голову обеими руками, бубнила под нос «вагончик тронется, перрон останется».
От ее голоса по заливному, что было в миллиметре от лица, ходила мелкая рябь. Ипполита не было.
— «За догонкой побежал» — сообразил Женя, — «это мой шанс бля@ть».
Надю надо было незамедлительно вые@бать.
Женя выпил рюмку вотки для храбрости, вынул ху@й, совершил рукой пару возвратно-поступательных движений, и годовой запас спермы обильно брызнул на сальные Надины волосы. Голова потяжелела, и Надя-таки ткнулась носом в заливное.
Волна нежности охватила Женю, захотелось обнять эту волшебную женщину, украсть ее, читать ей стихи, но слова любви не приходили на ум.
А от обиды, он пнул ей в ухо, и сел за стол на освободившуюся табуретку.
Вернулся Ипполит с двумя бутылками водки, посмотрел на лежащую в углу Надю:
— Спеклась что ли? Ну и хуй с ней, выпьем. С Новым Годом тебя, Женя, — сказал он, приподнимая наполненный до краев стакан.
— С новым счастьем, Ипполит. Приезжайте если что.
