Вот уже три дня, как я выписался из психиатрической больницы. Я многое понял, находясь в этой душной и изолированной лечебнице. Каждый день прием маленькой дозы метамфетамина, для моего успокоения, потом эти травянистые настои, процедуры, медсестры, два здоровых медбрата, которые ломают тебя, если ты начинаешь шуметь. Ломают все, твои кости раздроблены на сотни мелких кусочков, ты превращаешься в мешок спортлото, который набивают такими, знаешь, деревянными фишками или как они называются.… Потом на тебя надевают рубашку смирительную и кидают в карцер, это самое зло, которое ты можешь себе нарисовать.
Карцер полностью закрыт, я чувствую себя какой-то ценной бумагой, которую положили в сейф и заперли, чтоб никто не спер. Ты валяешься в этом сейфе, ходишь под себя, мерзнешь, потом резко согреваешься, потом опять холодно…. Мой диагноз — параноидная форма шизофрении, так сказал профессор…. Откуда она? У меня все нормально, вроде, было в юности, ходил в школу, потом в институт, хотя… Подожди, дай вспомню… Детство, наверно, детство, но нет, это не из-за того, что меня избил однажды взрослый мужик за то, что я с ребятами играл в салки возле его машины, наверное, тут что- то другое, может из-за отца, он часто приходил пьяным домой, устраивал скандалы, бросал вещи и мебель из окна нашей небольшой хрущевки, или может это мама?
Дай еще секунду, и я найду нить беседы. Мама… Она была очень заботлива и нежна со мной, каждый вечер она готовила что-то вкусненькое, я особенно любил ее фирменную картошку фри с мясным фаршем. В клинике я вспоминал ее ужины и обеды, потому что, когда ешь перловку или тыквенный суп, от которого тянет блевать, хочется думать о хорошем и вкусном. После ужина, приготовленного мамой, она давала время, чтоб я поиграл, и потом укладывала меня спать, на ночь читала сказки, добрые советские сказки. Наверное, именно в этот момент я начал чувствовать первые признаки моей болезни.
Первая сказка, которую я услышал – это «Илья Муромец», история про парализованного мужика, который не просто лежал тридцать лет и три года, но и был, видимо, еще и садомазохистом, потому что лежал на печи. Что странно — он так и не подрумянился за все это время. И тут к нему приходят местные алкоголики, которые предлагают выпить «чудо водицы». Он пьет и выздоравливает. Теперь я понимаю, почему мой отец начал пить — он верил в историю про Илью-богатыря. Кстати, фраза «третьим будешь?» появилась, когда к Илье Муромцу и Добрыне Никитичу зашел «побухать» Алеша Попович.
Вторая сказка. Когда мама прочитала мне вторую сказку, я узнал уже тогда о том, что женщины бывают фригидными. Это, конечно же, «Снегурочка». Представляете, как жесток этот мир: если женщина — снегурочка, то ее сразу же в костер (сказка была написана во времена инквизиции). Затем сказку переписали, и получилось «Морозко». Когда старый, сексуально озабоченный дед пристает к молодой девушке и спрашивает: «Тепло ли, тебе, девица?», здесь чувствуется влияние инквизиции: «Тепло ли, тебе, красная?», т. е. девушку уже жгли на костре, но видимо не до конца.
Третья сказка «Преступление и наказание», или по-другому «Каша из топора». В первоначальном своем варианте сказка имела название «Каша из-за топора». Те, кто видел «раскольниковскую» бабушку после удара топором, знают, какая там была каша.
Четвертая сказка – это «Три поросенка». На самом деле, очень бытовая сказка, которая раскрывает нелегкую жизнь приезжих в Москве. Имена поросят Ниф-ниф, Наф-наф, Нуф-нуф, имели первоначальный вид как Ашот, Вазген и Арслан. Они приехали, сняли квартиру и тут оборотень в погонах пришел, регистрации нет, все развалил и ушел, а ведь не так давно этот оборотень сам приехал в Москву, поступил в школу милиции и раньше бегал за зайцами в наземном транспорте, крича им: «Ну, погоди!»
Пятая сказка. Нелегкая жизнь бомжей, живущих в подвалах жилых домов, раскрылась мне в истории про «Домовенка Кузю», который по шахте влезал в жилую квартиру с одной единственной целью — поесть что-нибудь. А когда наедался, сам звал свою жену «Нафаню»…, да, Нафаня была женщиной, просто из-за грязи и обросших волос было уже трудно понять пол этого существа. То, что Нафаня — женщина, выдает спицы и клубок у нее в руках. Она постоянно что-то вязала, чтобы потом продать и заработать хоть какие-то копейки. Рукодельница…
Шестая сказка. Тяжелые роды. Что может быть ужаснее для девушки? А когда в образе девушки предстает волк, которому делают кесарево сечение, как в сказке «Красная шапочка», становится вообще не по себе. Но с другой стороны, кесарево сечение — это лучше, чем недоношенный ребенок в истории «Мальчик с Пальчик». Но это все ерунда по сравнению с живодерством, которое представлено в рассказе «Сивка Бурка». Помнишь, когда Иван-дурак залезает коню в левое ухо, а из правого вылезает совсем другим человеком? Ну, конечно, совсем другим — весь в крови, в мясе, в общем, в частичках сивки-бурки, ну не дурак ли Иван после этого?
Седьмая сказка. Место действие — Чернобыль. Парень ловит щуку, щука начинает с ним разговаривать, парень убегает от страха домой, ложится на печку, но тут и печка начинает двигаться и свободно перемещаться по квартире и за ее пределами. Парень в панике, выбегает во двор к соседям, а там у Федоры — горе, вся посуда начинает уходить из ее дома…Стоп…. Что- то мне не по себе от таких маминых сказок.
Я начинаю понимать с каждым днем все больше, что, например, каждая лягушка мнит из себя царевну, что если ты готовишь дома хлеб, он может убежать от тебя, что на самом деле это не просто гуси, а научный эксперимент по скрещиванию клеток разного вида птиц, и что это гуси-мутанты — лебеди. И тут меня перекрывает…. и я оказываюсь в клинике душевнобольных, которая на какое-то время становится моим домом.
Я не знаю, как закончить эту статью, хочу лишь сказать: «Спасибо» моей любимой медсестре Ире Нейфельд за то, что она помогла мне в написании этой заметки. Надеюсь, она кому-нибудь принесет пользу. Тихо… Вы слышите эти шаги? Топ-топ-то-топ, какая тяжелая поступь, а это, наверняка, Илюша Муромец пришел ко мне за деньгами на опохмел, не буду открывать…. Нафаняяя!!!
