Лихой порой 90-х водил я дружбу с интересным человеком. Звали его Гена Тарасов, родом он был из южного Ставрополья. Мы с ним учились в одной группе строительного института.
Гена перед ВУЗом окончил техникум, отслужил в СА, дембельнувшись ст. сержантом. Одно время он даже был старостой нашей группы, заменив ушедшего в глухой академ великовозрастного рабфаковца-афганца.
Вскоре новым старостой стала юная пелотка жидо-армянских кровей, рвущая вверх по социальной лестнице.
Гене было на это абсолютно насрать. Политэкономию читал у нас вышедший в тираж (шел 90-ый год) функционер. На лекциях его я не бывал, благо ввели тогда свободное посещение. А семинары посещать приходилось. Вела их очень ебабельная аспирантка Света. Отчество ее я забыл.
Света очень смело одевалась вообще — черная мини-юбка, черные чулки, шпильки. Она красилась пепельной блондинкой. Ниспадающие на идеальной формы небольшие груди светлые локоны четко обрамляли ее кукольное личико с ярко напомаженным, волнующим и к поцелуям (верхним, нижним) зовущим ротиком.
Заканчивалась перестройка, отрыжки е@бнутых попыток быть в фарватере действий партии и правительства ощущали и мы.
Нам, студентам, выдали анкеты, где мы должны были проставить оценки всем нашим преподавателям примерно как сейчас в PC играх. Светке я поставил 5+ за внешний вид, как оказалось, так сделали все парни-одногруппники. Вот и все, что я помню про политэкономию.
Прошло пару лет, и на сборах военной кафедры, когда все мы оказались вновь в форме и в сапогах, предавшись пьянству и прочим видам затуманивания разума, Гена Тарас поведал о своих непростых отношениях с преподавателем политэкономии. Между ними сразу заискрило.
Он, будучи 27-летним мужиком из провинции, сразу воспринял всю Светину энергетику на себя. Она тоже почувствовала в этом парне что-то особенное. Перед сессией после заключительного семинара Гена подошел к Свете и тихо попросил дополнительно помочь ему подготовиться к экзамену. Млея, Света пригласила его к себе домой.
Гена, как иногородний, проживал в общежитии, а как воин-интернационалист был удостоен чести жить в одной комнате с двумя африканцами. Ниггеры эти были не абы кто. Один был, отзывался на Альфреда (и имя и фамилия), из племени крокодилопоклонников, из Буркина-Фасо, лицо его, словно шину автомобиля, испещряли страшные шрамы, якобы повторяющие узоры на коже крокодила. Второй, откликавшийся на Дасасонасасо, был вроде как сыном министра чего-то Нигерии и очень задавался. Политэкономию эта братва по контрактам не изучала.
На короткие зимние каникулы черные ездили как водится не к себе в Африку, а в нашем случае в Европу. В Амстердам. Ниггеры держали в комнате аквариум, покупали цветастых рыбок на распложенном около общежития птичьем рынке.
Гена, парень из провинции, легко сошелся с ниггерами. Он поведал им о предстоящем визите к Свете и те угостили тунисским гашишем. Сами-то они опять уезжали в Амстердам и было не жалко. Заодно велели ему кормить рыбок.
Гена, будучи из Ставрополья, конечно же покуривал всякие производные каннабиса, но все это было доморощенным совком. Деловито забив в беломорину оху@енную пайку чистейшего тунисского гашиша он попер освежать свои знания в области политэкономии.
Протолкавшись битый час в троллейбусе, Гена с облегчением вздохнул освежающего февральского воздуха. Идти от остановки было совсем ничего и, завернув за будку трансформатора, он достал и, обмакнув губами, деловито раскурил африканский подгон.
Вкусненькая, не першит, не режет горло — заценил продукт. Посмаковав неожиданно легкий и интересный привкус и механическим жестом разорвав на мелкие кусочки остатки папиросины, он орлом взлетел на четвертый этаж. Легко определя заветную дверь, Гена поднес руку к кнопке звонка. И вдруг время остановилось.
В голове неожиданно зазвучала ритмичная музыка, «Walk This Way!!!», невидимые рэпперы в четыре глотки вроде как хотели подбодрить, но почему-то все желание иссякло. Пространство вокруг Гены приобрело какую-то замороженность, непоколебимую статичность. Ему стало одновременно хорошо и страшно.
Невидимые негры продолжали призывать его к действиям и движениям, но новое состояние души и тела не давало Гене сдвинуться с места. Он не запомнил, сколько он простоял около двери Светки. В один момент он решил, что может двигаться и пошел на остановку. На последнем троллейбусе он доехал до общаги, закинул в аквариум пол батона бородинского (черные друзья просили позаботиться о рыбках) и исчез в предгорьях Кавказа.
Со Светой он больше не встречался, пересдав таки предмет на кафедре. А ниггеры на Гену сильно обиделись, увидев по приезду вместо радующего глаз маленького кусочка всемирного океана грязный, зловонный сосуд с забродившей субстанцией. Разъехались, и больше, конечно, ничем не угощали.
